(мифы о волках)
Волки… серые хищники, чей взгляд, окажись вы в дремучем лесу непроглядной темной ночью, сколь пугает, столь и завораживает. Волки вызывают у людей страх, ненависть и, одновременно, восхищение, желание подражать им. Например, в Гражданскую войну у белого генерала Андрея Шкуро была личная гвардия, именуемая «Волчий дивизион»…
И потом, какие сказки да мифы без них? Все больше страшные. Многие видят в волках только серых хищников – опасных и беспощадных, являющих собой олицетворение темных глубин зла. Что ж, такие мифы о волках существуют. Но справедливо ли ассоциировать серых хищников только со злым началом в мире? Нет, конечно. Почему? Попробую рассказать, тем более что сумрак, вон, за окном сгустился, темным покрывалом лес окутал, тут и звезды со своей королевой-луной на небе царствовать начинают. Сейчас последний отблеск красного заката на западе скроется и наступит ночь – время волков. Их стихия.
…Жаркий был бой. И кровавый. Немало полегло саксов под секирами викингов, но и сами морские бродяги потеряли много своих воинов. Кончен бой, после него наступает кровавое пиршество воронов. Саксы отошли к крепости, зализывать раны да хоронить павших. Со своих крепостных стен видели израненные воины-саксы, как в лучах заходящего солнца взметнулось ввысь пламя, окутавшее драккар, и как в сполохах да погребальных танцах огня уносились ввысь – в Вальгаллу – души павших викингов, чтобы пополнить дружину эйнхериев – доблестно погибших воинов. Медленно, будто нехотя, уходил под воду корабль, уходил, объятый пламенем, в объятия Ньёрда – бога моря.
И вот темным и пасмурным вечером, греясь у ночного костра, в бликах которого вырисовывались гигантские тени драккаров, мерно покачивающихся на волнах, старый воин с пересекающим лицо шрамом, начинал свой рассказ:
«Ночь, разрываемая страшным воем и то яростными, то предсмертными криками. Последняя битва в завершении времен. Отчаянным усилием, испуская вой, от которого в жилах стынет кровь, огромный волк Фенрир разрывает сковывающие его волшебные цепи, сделанные гномами из медвежьих жил.
Ничто в мире не могло порвать эти цепи. Только Ферниру это и оказалось под силу. Одним прыжком достигает он солнца, еще не успевшее уйти за горизонт, и проглатывает его. Торжествующая тьма опускается на Землю, никогда больше не видать ей рассвета. Иное время. Иная теперь власть в мире. Но на этом зверь не останавливается, убивая своего прародителя – Одина. Однако сам волк погибает от руки бога мщения – Видара».
Такова рассказанная викингом история гигантского и страшного Фенрира. А кто не знает из сказок, что слово оборотень – едва ли не синоним волка. И так считали не только неграмотные жители средневековых деревень, но и древние историки – образованнейшие люди своего времени. Многие, наверное, слышали со школьной скамьи о Геродоте и Плинии – соответственно, греческом и римском исследователях, считавших, что одно из скифских племен, в ковыльных причерноморских степях обитающее, раз в году превращаются в волков. Сказка? Ну, не знаю, не знаю.
Вот что пишет выдающийся русский философ – академический ученый – Алексей Федорович Лосев об оборотнях: «Раньше верили в оборотничество, вернее – имели опыт оборотничества. Пришла «наука» и «разрушила» эту веру в оборотничество… ». Имели «опыт оборончества»… Полностью мысли выдающегося философа я привожу в приложении к статье.
Но далеко не во всех мифах волк – отрицательный персонаж, исполненный неистовой злобы. Вовсе нет. Во многих мифах он – символ храбрости и благородства. И еще свободы.
В стародавние времена многие воины и даже правители ассоциировали себя с волками – знаменитый Чингисхан считал себя потомком этого хищника. А кто не знает историю основателей Рима – Ромула и Рэма, вскормленных волчицей. Разве повернется у нас язык назвать ее символом зла? Нет, конечно.
…Кажется, невозможно представить волков вне дремучего леса да зимней стужи, посреди едва освещаемого бледным лунным светом и отблеском звездного неба застывшего снежного покрова. Неслышно оставляют свои следы на снегу волки, ночь – их время, а задремавший в санях путник – их жертва.
Все так, только вот ночь да лютый мороз не всегда были символами волков. В горной Элладе жители считали этих хищников не порождением тьмы, а сродниками властелина света – красавца Аполлона. Его мать, Латона, была женой могущественного Зевса, который бросил свою супругу ради Геры.
И вот спасаясь от нее, Латона и превратилась в волчицу. С тех пор греки приносили волков в жертву Аполлону. А Латона? Она сумела перебраться на один из многочисленных островов в Эгейском море и родила: богиню охоты Артемиду и Аполлона.
Вот вам и дикое да свирепое животное. Получается – не такое уж дикое и не такое уж свирепое, раз сама жена Зевса приняла облик волчицы. А среди горцев Закавказья вообще не принято было считать волков дикими животными, им даже разрешалось жить рядом с домом человека, а когда кто-то из людей убивал волка, то надевал на себя траур, как и в случае убийства человека. Так-то. Удивились? Скажу больше: турки и монголы осознавали себя потомками волков. Недаром помянутый выше Чингисхан видел себя его потомком.
Вообще степные народы хранят множество легенд да преданий о том, как волки выхаживали брошенных детей или раненых воинов. Только ли поэтому степняки так почитали серых хищников, а ханы видели себя их потомками? Нет, не только. Для кочевников волк был символом свободы. Да и в бой волк бросается первым и мертвечиной, то бишь падалью – не питается.
Интересно, что столь пугающий и леденящий кровь в жилах волчий вой, кочевников вовсе не пугал – напротив, был для них предвестником лет мирных и благополучных.
Вы уж, видно, догадались, священное волк животное в степных просторах. И именно от кочевников такие представления о волке восприняли земледельческие народы – главным образом, европейские.
Те же римляне, повстречав волка, не спешили бежать или обнажать оружие; напротив, они радовалась, ибо увидеть на лесной тропе или горном перевале этого хищника – добрая примета. И удивительного здесь нет ничего – волк ведь служил богу войны Марсу, которого римляне считали своим защитником.
И поэтому если волк, вдруг, появлялся перед легионами, то это считалось добрым знаком грядущей победы, Марсом ниспосылаемой. Так-то.
Давно в прошлом остались предания о богах, а древние мифы все больше интересуют ученых. Но и теперь, отчасти благодаря кинематографу, волк ассоциируется с чем-то темным. Не знаю. Кому как, а для меня серые хищники – скорее символ свободы. И, увы, ныне волк имеет более оснований опасаться человека, нежели человек волка.
Автор статьи Игорь Ходаков
Приложение
«Когда «наука» разрушает «миф», то это значит только то, что одна мифология борется с другой мифологией. Раньше верили в оборотничество, вернее – имели опыт оборотничества. Пришла «наука» и «разрушила» эту веру в оборотничество. Но как она ее разрушила? Она разрушила ее при помощи механистического мировоззрения и учения об однородном пространстве. Действительно, наша физика и механика не имеет таких категорий, которые могли бы объяснить оборотничество. Наша физика и механика оперирует с другим миром; и это есть мир однородного пространства, в котором находятся механизмы, механически же движущиеся. Поставивши вместо оборотничества такой механизм, «наука» с торжеством отпраздновала свою победу над оборотничеством. Но вот теперь воскресает новое, вернее очень старое, античное учение о пространстве. Оказалось возможным мыслить, как одно и то же тело, меняя место и движение, меняет также и свою форму и как (при условии движения со скоростью света) объем такого тела оказывается равным нулю, по известной формуле Лоренца, связывающей скорость и объем. Другими словами, механика Ньютона не хотела ничего говорить об оборотничестве и хотела убить его, почему и выдумала такие формулы, в которые оно не вмещается. Сами по себе, отвлеченно говоря, эти формулы безупречны, и в них нет никакой мифологии. Но ученые отнюдь не пользуются только тем одним, что в этих формулах содержится. Они пользуются ими так, что не остается ровно никакого места для прочих форм пространства и соответствующих математических формул. В этом и заключается мифологизм европейского естествознания, – в исповедании одного излюбленного пространства; и от этого и казалось ему всегда, что оно «опровергло» оборотничество. Принцип относительности, говоря о неоднородных пространствах и строя формулы относительно перехода от одного пространства к другому, снова делает мыслимым оборотничество и вообще чудо, а отказать в научности по крайней мере математической стороны этой теории может только неосведомленность в предмете и невежество в науке вообще. Итак, механика и физика новой Европы боролась с старой мифологией, но только средствами своей собственной мифологии; «наука» не опровергла миф, а просто только новый миф задавил старую мифологию, и – больше ничего. Чистая же наука тут ровно ни при чем. Она применима к любой мифологии, – конечно, как более или менее частный принцип. Если бы действительно наука опровергла мифы, связанные с оборотничеством, то была бы невозможна вполне научная теория относительности».
