Как-то вот так совпало: и день сегодня прям уж совсем необычно жаркий и лямки рюкзака с непривычки натерли плечи. Стремление солнечных лучей основательно согреть лесную глушь не могли сдержать ни покачивающиеся даже в безветренный день верхушки сосен, ни вечно сырые овраги с ельником, ни буераки, ни холмы муравейников, ни кустарники с волчьими ягодами.
У Лёньки уже не только футболка – штормовка пОтом пропиталась и к спине прилипла. «Как там ноги-то мои?» – подумал Лёнька. Да ничего ноги, только сопрели – дальше некуда, и носки мокрые от пота – хоть выжимай.
Но это для Лёньки ничего – он пол лета и в жару, и в холод в сапогах резиновых ходит. А все дело в том, что во дворе у Лёньки, как ни зайдешь, вечно месиво: то свинья в грязи валяется, прям перед ступенями, ведущими на крашеную в уже облупившуюся местами синюю краску террасу, то корова вечером, хвостом отмахиваясь и отфыркиваясь – оводьев отгоняя, во дворе задержится, лепешек наделает. Вот и ходит Лёнька в сапогах. По привычке.
Скинул Лёнька капюшон – оводьев-то в чаще немного, мошкара одна все больше, да вот комары жужжат. Ну и ладно. Привычный Лёнька к оводьям, комарам и мошкаре. Остановился он, вытер ладонью пот, пятерней не в меру отросшие вихры назад зачесал. Постоял-подумал. Сколько идти-то еще? А килОметров пять. Не меньше. Ничего. Поправил Лёнька на плечах лямки рюкзака, вскинул его, приспособил поудобнее, да и потопал дальше. Надеясь до темноты Кербера увидеть. Он за этим и шел. Всей деревне на потеху. «Хочу – говорит – Кербера увидеть».
О Кербере Лёнька в книжке прочитал. Вот и увидеть его захотел. Страсть как захотел. А тут вспомнил он, как в детстве ему Дулеп – пастух такой был, побаивались его отчего-то – рассказывал Лёньке про пса волшебного, в лесу обитающего и где-то там, в самой чаще, вход в мир иной – то есть в Тридесятое царство – сторожащий: «В Аид, понял?» – поднимая длинный указательный палец костлявой своей руки, с назиданием говорил Дулеп, обнажая в широкой улыбке вставные желтые зубы.
Над Дулепом посмеивались – откуда ему, малограмотному, знать про Кербера – пса волшебного, и Аид? Про них, поди, и председатель колхоза-то слыхом не слыхивал и не читал, хотя вон какой мужик солидный: на машине разъезжает и в шляпе фетровой ходит. Но Лёнька Дулепу верил, а потом, как мы знаем, про Кербера в книжке прочитал, и как вот вырос, так и засобирался на поиски пса волшебного. Толком никому ничего не сказав – впрочем, в деревне к причудам Лёнькиным привыкли. Ну, пошел в лес – и пошел.
И вот Лёнька, как он сам полагал, и дошел. Пять килОметров – всего ничего. Он уж, поди, все двадцать отмахал, вторые сутки брел. С компасом и без карты. «А нету такой карты, где помечено обиталище Кербера энтаго. А была б карта – взял бы, конечно. С ней-то сподручнее» – вслух произнес Лёнька, как бы к нам, читателям, обращаясь. Он вообще вслух часто разговаривал. От нелюдимости, наверное. Когда не с кем и поговорить, то с самим собой беседы вести начнешь.
Спала жара, как только солнце за верхушками сосен скрылось, так и спала. А с ней и сырость заощущалась. Давно уж Лёнька по низине брел, усталости не зная. И ни разу не подумал: «Вторые сутки иду… Куда? Может, и нет Кербера никакого». Нет, таких мыслей в Лёнькиной голове не было. А если бы кто такое предположение Лёньке озвучил, он бы только пожал плечами, зачесал бы назад, по привычке, пятерней вечно нечесаные и уже на глаза спадающие светлые волосы, выдававшие в нем блондина, и ответил: «Так Дулеп сказывал, что есть Кербер, а с чего Дулепу врать-то? и Эней – герой греческий, его видывал. Неужто не читали?» – удивился бы нам, в свою очередь, начитанный Лёнька и пошел бы дальше, вскинув поудобнее рюкзак, Кербера искать.
Когда уже стемнело, задумавшийся Лёнька – а в таком, задумывавшемся, состоянии он часто пребывал – вдруг споткнулся то ли о камень какой, то ли о корягу, и полетел на землю, словно «рыбкой» нырять собрался. Хорошо, хоть руки перед собой выставить успел, а то так бы лбешником и навернулся бы. А тут еще вместе с рюкзаком, усталость навалилась, придавила словно невидимым грузом к земле. Редко она Лёньку посещала, но тут уж, после вторых суток почти беспрерывного похода, настигла.
Лежит Лёнька минуту-другую и уже вставать собирается, как чувствует: смотрит кто-то на него. А на поляну-то, куда он пришел, и грибники бывалые не хаживают. Знал об этом Лёнька и с простой уверенностью подумал: «Кербера боятся». И вдруг понял он, что Кербер этот самый на него и смотрит.
Стал поднимать Лёнька голову, испачканной в земле ладонью волосы со лба да глаз убрал и увидел: Кербер стоял перед ним. Шагах в двадцати. Смотрел с любопытством – он ведь Лёньку тоже никогда не видел. Лёнька был парнем смелым, но и он оторопел, узрев вместо шерсти на туловище волшебного пса извивающихся змей…
Что было дальше – Лёнька не рассказывал, хотя меня любопытство разбирало узнать. Но вот почему-то не хотел Лёнька продолжать, на самом интересном месте переводил разговор на другую тему и, как правило, просил: «Слышь, расскажи лучше про город». Вздохнув, я начинал рассказывать. В сотый раз. Но вот то, что Кербера Лёнька увидел, я не сомневался. Сам не знаю почему, хотя втихомолку, как и вся деревня, над Лёнькой посмеивался, и, не от большого ума сам себе, порою, под нос бормоча: «Какой там в двадцатом веке нашем Кербер, да еще в рязанском лесу?». Но вот не то чтобы я, а что-то, скорее, во мне, не затронутое занудной взрослостью, верило Лёньке.
А прочитать про пса этого волшебного, я, все же, не поленился, и вот что узнал.
оОо
Змей: мы уже кое-то о нем знаем (см.здесь), но, все равно, для ученых, в библиотеках часами просиживающих, да в экспедициях, то по горам карабкающихся, то по лесам дремучим продирающихся, Змей-то, все одно – фигура загадочная и до конца непонятная.
Но одно мы знаем уже твердо, Змей – хранитель входа в подземное царство мертвых, в сказках царство это называют – Тридесятым. «Почему Змей-то хранитель – спросит кто-то? – ведь у древних греков таким хранителем является Кербер. И никакой он не Змей, а страшный и огромный пес!» Все верно. Только вот, вероятно Змей и Кербер – одно существо. Просто со временем старый миф был существенно подзабыт и Змей превратился в пса, не утратив, при этом, некоторых своих змеиных функций.
Помните историю Крейна и водяного Змея-стража? Греки тоже верили, что путь в иной мир – Тридесятое царство – лежит через водную стихию, через океан или затерянные в горах болота. А кто в болотах этих лесных обитал, вы уже, наверное, и сами догадались – Змеи волшебные, ну, или драконы. Так их иногда еще называли. Таким Змеем-драконом был Ахелой, сраженный Гераклом. Геракл и нашел Кербера. У воды, конечно, нашел.
Повторю, Кребер – не Змей, а пес. Но необычный. У него вместо одной – три головы. Прям как у Змея. И, замечу, что трехголовый Змей живет не только в русских сказках, но и в сказках и мифах многих народов мира. Но волшебный пес не только пугает тремя головами, но и хвостом, способным ужалить. И здесь у Кербера сходство со Змеем, хвост которого также способен ужалить того, кто без соизволения Змея решил пробраться в подземное царство.
А помните Медузу-Горгону, волосы которой состояли из змей? Вот и у Кербера – вместо шерсти на туловище – извивающиеся змеи. Но Кербер не настолько злой, как может показаться на первый взгляд. Каждого, вновь прибывшего в подземное царство, он встречает… приветливо виляя хвостом. Но даже приветливое и внешне беззлобное виляние с шевелящимися и шипящими змеями, действует устрашающе. Хотя приветливо встречает он мертвых, навечно шествующих в царство теней – а почему теней, как-нибудь тоже расскажу. Живых же Кербер встречает вовсе неприветливо, потому как нечего им делать в ином мире.
«А если кто захочет выйти из царства мертвых, то как, Керебер – выпустит?» – спросите вы? Нет, мертвые не должны возвращаться в мир живых.
«И что, никто в Аид из живых не проникал, Кербером устрашенный?». Да нет, вот, например, герою Энею, Лёнькой помянутому, удалось проникнуть в Аид. Как? Он дал Керберу медовую лепешку. Тот польстился на угощение, да и заснул.
А вот теперь давайте попробуем понять, что символизировало бросание лепешек Кереберу. Мы уже знаем, что когда-то в очень стародавние времена, в иное царство вход сторожил Змей. Так вот, чтобы герою попасть в мир мертвых, нужно было пройти сквозь пасть Змея – снова вспомним историю с Крейном и традицию посвящения – символическую смерть юноши, становящегося мужчиной – в обоих случаях нужно пройти через пасть чудовища.
И вот прошли века, старые обычаи подзабылись, но какая-то смутная память о них осталась. И вот Змей превратился в пса, а символическое поглощение – в бросание лепешки. Вот так-то.
Автор статьи Игорь Ходаков
