Кошки… самые таинственные и, пожалуй, даже мистичные животные. Они являют собой олицетворение мудрости, независимости и грациозности; недаром красивую женщину нередко ассоциируют с кошкой, равно как и с этим животным часто сравнивают настоящего мастера боевых искусств. Из-за пластичности и мягкости движений и, одновременно, из-за их жесткости и стремительности… Недаром в Древнем мире кошек обожествляли. Ох недаром…
оОо
«Вот леший-то попутал меня попереться в эту глухомань. И чего дома не сиделось? Придурок!» – в очередной раз пробурчал я себе под нос, в очередной же раз грязной, с налипшей на нее землей, ладонью вытирая ободранное ветками лицо.
Вдобавок ко всему последние лучи солнца пропали за верхушками сосен, уступив место осеннему сумраку, сдобренному противными каплями холодного дождя, змейками заползавшими за шиворот и в рукава. Пора было и привал сделать, к тому же истертые до мозолей ноги отказывались нести мое тело дальше.
Я опустился на прелую траву и вечно сырую в лесной болотистой низине землю, отряхнул ладонью о ладонь руки, чище от этого не ставшие, и достал из забитого крошками кармана куртки последний жалкий огрызок зачерствевшего черного хлеба, отцепил с ремня флягу.
Привал значит. Поужинал. Пока тьма совсем не вступила в свои права, в очередной раз достал из рюкзака скомканную измятую и наполовину порванную карту. Ее знал уже наизусть и зачем каждый раз доставал и смотрел в нее – сам не мог понять.
«Где-то здесь, совсем рядом, в каких-то пятистах метрах» – сказал я сам себе, стряхивая крошки с губ и, тяжело поднявшись, побрел дальше. Сапоги уже по щиколотку проваливались в болото. Стемнело совсем. Тучи скрывали звезды, хотя за верхушками мерно покачивающихся на ветру сосен их все равно не было бы видно. Спотыкаясь и бормоча ругательства я, как заговоренный, брел к заветной цели. Уже третьи сутки брел.
Но вот, наконец, и ель заветная, на карте моей порванной-помятой отмеченная. За ней, за ее ветвями колючими, холмик должен быть. Вот и хорошо. Добрел. Даже, вон, дождик моросить – шею противными каплями щекотать – прекратил, тучи нехотя расползаться по небу стали, а на небе месяц показался, бледным светом тучи эти, осветивший.
На миг показались мне тучи эти огромные в безжизненном лунном свете жуткими чудовищами. Я провел грязной ладонью по небритым и колючим щекам, сбрасывая наваждение. Сердце мое начало биться все быстрее, а лоб покрылся испариной. Еще бы. Если правдивы все эти разговоры про сокровища, в лесной глуши схороненные, то обратно ворочусь я уже другим человеком. Богатым. Уж дом-то тогда продам да в город подамся.
Вот только разговоры эти про кота лесного, сокровища стерегущего… «Да глупости все это» – произнес я вслух с усмешкой, махнув рукою. И в самом деле, о коте том черном лет сто и байки травят, как схоронил разбойник Бирюк, значит, сокровища свои награбленные, так с тех пор и говорят про кота. Черного. Был у Бирюка, значит кот черный, с которым он никогда не расставался. Не раз кот Бирюку, сказывали, жизнь спасал. И предателя чуял и опасность предвещал. А как закопал Бирюк сокровища, так и пропал. Только видели с тех пор охотники, в лесной глухомани, кота. Черного. С зелеными глазами. Необычный то был кот. Большой и… И оторопь брала при виде его – сказывали.
Бывали и такие, кто пытался стрелять в кота. Но каждый раз ружья давали осечку. А сами они, стрелки эти непутевые, переполненные страхом не помнили, как дома оказывалась. Один даже в лесу ружье бросил.
«Ну да ладно, – подумал я, – байки все это. Нечего голову забивать». Бреду. Месяц, вон, в луну превратился. В полную. И вот она, поляна, в низине аккурат расположенная. Здесь. Ох здесь сокровища Бирюковы зарыты. И только я сделал шаг по влажной от сырости да болота близкого земле, как… Как словно две лампы зажглась – два глаза зеленых на меня устремились-уставились. И луна полная тут же холм осветила. Он прям такой как на карте моей помятой и был. Не просел со временем даже.
Только вот кота черного. Огромного. На карте-то не было. А здесь сидит он. Прям на холме сидит. Я взгляд тот котов выдержать не смог. Опустил глаза. И страх тут мною овладел. А еще почувствовал я, будто всё, вплоть до травы примятой и ветвей на деревьях – живое в лесу этом. Волшебном. И страшно мне, и понимаю, что не видать мне сокровищ как своих ушей, а вот уходить из леса этого не охота. Скинул я рюкзак, сел на него. Сижу, смотрю на кота, словно завороженный.
И тут пришла мне на память книга, дедом когда-то долгими зимними вечерами мне – мальцу тогда совсем еще, читанная. И сказано в той книге было, что в старину кот считался у предков наших священным животным. Вспомнил я, как сказывал дед о Земляном Коте, сокровища стерегущим, и что живет Кот этот под землей. Как раз там, где сокровища и схоронены. А вся сила-то у Кота того Земляного не в когтях, а в глазах его зеленых. Вспомнив это, покосился я на кота-то, на холмике, на богатствах, как я думал – моих, сидящего. Не сидел уже кот – лежал, но все в мою стороны смотрел, будто ухмылялся. Нас, таких вот, как я дурней, много тут перебывало-то, кота попотешило.
И тут дошло до меня, что неспроста – ох неспроста кота в дом первым пускают. Неспроста и смотрит он, порою, в точку одну пристально, будто видит что, нам, людям, неведомое. И уж точно неспроста говорят о девяти жизнях, у кота имеющихся.
В общем, посидел я час-другой, да и – что делать? – как ни хорошо в волшебном лесу, а надо домой возвращаться. Поднялся я, закинул рюкзак за плечи. И побрел домой. Только вот ступил с поляны-то в чащобу ночную, тут мысль-то мне и пришла: «А как же я выбираться-то ночью буду? Надо утра дожидаться». Смотрю – а кот впереди меня бежит – хвостом виляет. Так и вывел меня из чащобы дремучей. Потом остановился, развернулся и на поляну свою волшебную побрел, сокровища охранять. Оглянулся я на него в последний раз и пошел своей дорогой. К дому, совсем не жалея, что не достались богатства, Бирюком схороненные. Ведь я и так стал богатым. Потому что видел кота. Волшебного…
Автор статьи Игорь Ходаков
