(и его предания)
Итак, после разговора – увы, весьма краткого – о чайной церемонии в Японии, побеседуем о японских сортах чая и о способе их приготовления. Побеседуем именно о зеленом чае, ибо черный в стране Восходящего солнца не производят. Чай же в Японии выращивают на плантациях в нескольких регионах.
И первый из них – Фудзияма. Священная для японцев гора, на белоснежной вершине которой спит затвердевшей лавой вулкан, а на нем – синтоистский храм с каменными собаками на входе, охраняющими окрестности, и вратами, разделяющими мир людей и мир духов-ками. Так верят японцы.
И потому чай, выращиваемый у подножия священной горы – тоже священный. Оттого заваривать его в спешке и пить походя – нельзя. Иначе нарушена будет гармония. И раз чай священный, то и пили его в древности особы священные – самураи, прежде всего. Недаром их называли «душой Японии». Ибо они…
Впрочем, прежде чем продолжить о самураях и принятых в стране Восходящего солнца способах приготовления чая, расскажу легенду, рожденную у предгорий седой Фудзиямы.
Она, легенда эта, о вечной любви. Так вот, история случилась в городке, затерянном где-то у подножия Фудзиямы среди цветущих деревьев сакуры. В городке жили старик со старухой, с сердцами, наполненными печалью, потому что у них не было детей. Звали старика Такетори и занимался он плетением бамбуковых корзин, а жена его вела нехитрое их хозяйство. И вот однажды, ранним утром, отправился Такетори в расположенную неподалеку от их хижины бамбуковую рощу, за материалом для своих корзин.
И вдруг среди деревьев, пробуждавшихся от ночного сна пением птиц, он услышал голос, обернувшись на который, увидел совсем еще маленькую девочку с красивыми волосами. Была она похожа на принцессу. Старик так и назвал ее – Кагуя-химэ, что и означает «сияющая принцесса». Он взял ее домой, и они с женой воспитали ее как родную дочь. Девочка выросла и стала еще красивее. Все окрестные молодые люди просили ее руки.
Просил ее руки и сам император. Кагуя-химэ всем отказала. Удивлялись родители и не понимали – почему сияющая принцесса всем отказывает, и даже императору. Японцы называют его микадо. Переведем его как «император», хотя слово это имеет более глубокий для японцев смысл.
А вскоре сердце родителей девушки снова наполнилась печалью – Кагуя-химэ сказала, что отправляется в мир, откуда она когда-то пришла – в Лунный дворец. Она оставила Такетори и его жене подарки, а микадо просила передать эликсир жизни.
И когда по небесному небосклону рассыпались мириады звезд и медленно, как и положено королеве, взошла луна, Кагуя-химэ отправилась на искрящуюся снегом вершину горы и превратилась в фею. Узнав об этом, микадо также поднялся на самую вершину священной горы и сжег эликсир, даровавший ему бессмертие – ведь ему не нужна была вечная жизнь без любимой Кагуя-химэ. И это гора, как вы уже догадались, называлась Фудзияма. И еще вы, наверное, догадались, что переводится она как «бессмертие».
Но продолжаем о чае и самураях. Суровые воины, они жили, можно сказать, на границе мира духов и мира людей, готовые в любой момент умереть. Сам путь самурая, кодекс чести, им исповедуемый – бусидо, также был неким священнодействием в дзен-буддистском и синтоистском его понимании. Но неверно было бы думать, что путь воина, следующего кодексу бусидо, это путь просто некоего человека, готового убить всех и всякого. Нет. В восточном понимании – путь воина проявляет себя и постижении законом Вселенной и попытку жить в гармонии с ней.
Оттого каждый момент жизни самурая был наполнен смыслом, позволявшим ему познать этот мир, в котором нельзя было спешить. Ибо каждый миг жизни самурая мог оказаться последним. Его жизнь ведь словно дуновение ветра, что нашло воплощение удивительных строках:
Гордые – недолговечны,
Они подобны сновидению
весенней ночью.
Могучие в конце концов погибнут,
Они подобны лишь пылинке
перед ликом ветра.
Подобны пылинке пред ликом ветра… Но самурай верил, что со смертью он не уходил в небытие, а становился частью Вселенной, частью ее гармонии. И поэтому, помимо искусства владения катаной, самурай изучал искусство каллиграфии и поэзии, и еще тайны чайной церемонии.
-оОо-
… – Да этот день с утра не задался – почти вслух прорычал самурай по имени Гэндзи. Прорычал так, что завсегдатаи корчмы умолкли и расступились, боясь оказаться на его пути. Страшен в ярости Гэндзи. Громко хлопнув дверью – да так, что она едва не слетела с поржавевших скрипучих петель, он вылетел на улицу, споткнувшись о порог и больно ударившись пальцами ног. Это только прибавило ярости самураю. В такие минуты он не помнил себя. И даже солнце поспешило спрятаться за темной тучей, вот-вот готовой разразиться летним дождем.
Выругавшись, Гендзи ринулся дальше… Он сперва и не заметил случайно оказавшегося на его пути этого маленького человечка, в каком-то нелепом одеянии и с дурацким подносом в руках, с грохотом рухнувшим наземь, но успевшим больно ударить самурая по локтю.
Ладонь сама вцепилась в рукоять катаны. Еще секунда, и маленький человечек, склонившийся перед Гендзи в низком поклоне, умрет под лезвием меча.
Какой-то зеленый порошок рассыпался по рукаву самурая. Вероятно, когда падал поднос. Словно почувствовав это, человечек потянулся к рукаву со словами:
– Позвольте, господин, я отряхну.
Но Гендзи оттолкнул его. Да так, что человечек чуть не упал в дорожную пыль. Однако в последний момент он успел машинально схватиться за ножны, висевшие на боку самурая и, тем самым, сохранить равновесие. А это было неслыханным оскорблением. Ведь меч для самурая священен, и не самурай не смеет прикасаться к нему. Да вот так, нечаянно.
Дальнейшее сам Гендзи помнил смутно. В память врезалось испуганное лицо этого глупого и нелепого существа, отныне недостойного жить. Собравшаяся толпа вокруг переминалась с ноги на ногу и с любопытством ожидала, чем все это кончится, мысленно жалея несчастного. Свои слова, произнесенные с ухмылкой в зловещей тишине, прерываемой шелестом падающих капель начинающегося дождя, Гендзи все-таки запомнил:
– Ты нанес мне оскорбление. И ты ответишь за это. Я вызываю тебя на поединок!
Гендзи хотел придать голосу холодно-презрительное звучание. Но гнев помешал ему это сделать. Злоба коверкала слова.
Дальше случилась неожиданное: Гендзи, да и вся досужая до зрелищ толпа, ожидали, что человечек, никак даже близко не похожий на воина, кинется самураю в ноги и станет молить о пощаде. Но человечек просто поклонился. И стоял перед Гендзи, не поднимая глаз.
«Дар речи потерял от страха. Жалкое ничтожество» – пронеслось в голове самурая. Не спеша, он оглядел толпу. Все прятали глаза, боясь столкнуться взглядом с Гендзи – все знали, что он скор на расправу и в душе жалели несчастного человечка, но никто не решался заступиться за него.
Усмехнувшись и даже не посмотрев на свою будущую жертву, Гендзи, бросил: – Завтра в семь вечера у озера. И гордо удалился.
… Он еще долго бродил по роще, когда-то, в стародавние времена, высаженной у его дома прадедом. Гнев утихал, разум вступал в свои права. И разум говорил: «Не велика честь убить какого-то маленького человечка, никогда меч не державшего».
Но вызов был сделан. Сделан прилюдно. Да и… «Да и он прикоснулся своей нечестивой рукой к моему мечу!» Это воспоминание вновь, словно растревоженная тина, медленно всплывающая на поверхность старого озера, стало заполнять душу самурая гневом. Он еще, успокаиваясь, побродил по роще. И вошел в дом.
День уже склонялся к вечеру – первые звезды, предвестницы луны, украсили темнеющее небо. Утомленный, Гендзи, наскоро умылся, стирая жирный слой масла с волос и расплетая хвост. Потом, даже не раздеваясь, рухнул на циновку. Сон не шел, мысли путались и тревога, словно змея, окутывала все существо бесстрашного самурая.
Он усмехнулся, проговорив вслух: «Неужто я боюсь это ничтожество. Завтра же убью его». Но сон не шел, вместо него, как часто бывает, когда душа окутана тревогой, пришло забытье.
… Первым Гендзи разбудило солнце, лучи которого пробивались сквозь раздвижные стены – амадо. Следующим пробудил самурая голос его слуги, общавшегося с посетителем.
«Кого нелегкая принесла» – с раздражением побормотал невыспавшийся Гендзи. Нехотя он поднялся, быстро, на ходу заправляя волосы в хвост – в ином виде самурай не мог появиться на людях, и препоясал меч. А без него воин вообще не мыслил себя. Гендзи вышел на порог, жадно вдыхая запах цветов сакуры и щурясь от утреннего солнца бившего в глаза. Перед ним, склонившись в поклоне, стоял вчерашний человечек.
– Пришел просить о пощаде – с ехидной усмешкой проговорил Гендзи, окидывая посетителя презрительным взглядом. «А о чем еще может просить это ничтожество» — подумал он про себя и услышал в ответ:
– Нет, господин, я понимаю, что нанес Вам оскорбление, и Вы должны получить удовлетворение.
– Так что же тебе нужно – со смесью раздражения и удивления произнес Гендзи?
– Мое имя Масуми, я – Мастер чайной церемонии. И это не просто моя работа, это – мое воплощение, мой путь. Без чайной церемонии не существует и меня самого. И сегодня, прежде поединка, я хотел бы, в последний раз в жизни, продемонстрировать Вам свое мастерство.
Гендзи обратил внимание: человечек не поднимал головы, но, в отличие от вчерашнего дня, его голос не дрожал, да и сам Масуми выглядел абсолютно спокойным. Это удивило самурая – ведь даже он нервничал перед схваткой.
– Хорошо – резко ответил воин, через час я буду у тебя.
Затем, не удостоив Масуми взгляда, Гендзи развернулся и ушел в дом. Уже за спиной услышав слова:
– Благодарю Вас, господин.
… Идти не хотелось, как не хотелось и убивать этого нелепого и странного Масуми. Гендзи опять рухнул на циновку, настроения не было. Он перебирал в памяти свои поединки. Их было великое множество. Всегда, даже сражаясь с самыми умелыми и храбрыми противниками, он неизменно видел в их глазах хотя бы тень беспокойства, как испытывал его сам. Всегда и неизменно. Спокойствие Масуми удивляло и даже злило. «На что он надеется? Что я пощажу его? Не будет этого» — бормотал про себя Гендзи.
… В назначенный час он был у стен скромного дома, в котором жил Масуми. Как и дом Гендзи, его окружали цветущие деревья сакуры. Дом находился на склоне горы, впереди виднелась снежная вершина Фудзиямы.
Вечер еще не наступил, но тишина стояла как будто ночная. Масуми встретил воина в темно-вишневом кимоно, проводил его по каменной дорожке – родзи, похожей на тропинку в лесу, через чайный сад, и там, среди ветвей бамбука, сосен и кипариса, среди поросших мхом камней и старых каменных фонарей, подвел Гендзи к чайному домику.
Перед входом стоял каменный колодец с водой для омовения. Какое-то спокойствие окутало самурая, он и думать забыл и про поединок, и что хозяин этого гостеприимного жилища должен умереть от его руки через час с небольшим.
Наконец, Гендзи опустился на предложенное ему место и Мастер приступил…
Он открыл желтую деревянную коробочку с чаем, достал несколько маленьких зеленых листочков, с любовью посмотрел на них, потом не спеша помял их в ладонях, превратив в порошок, и также не спеша, плавными движениями, похожими на дуновение ветра, разложил их по чашкам.
Сосредоточенно налил в них горячую воду. Каждое движение Мастера было выверено и точно, словно мелодия флейты. Масуми взбил чайный порошок, в воде появилась белая пленка пены, медленно зажурчала доливаемая в чашку горячая вода.
Вскоре чай был готов. С поклоном, Мастер подал чашку Гендзи. Он принял ее и поднес к губам. Вкус, никогда до этого момента им не ощущаемый, хотя самурай не раз участвовал в чайной церемонии. Но не это поразило воина. Уже возвращая пустую чашку, он увидел, точнее – почувствовал, насколько поглощен Мастер своим искусством, и сколь он спокоен перед лицом неминуемой своей смерти.
И еще вдруг Гендзи ощутил тишину в своей душе – тишину, которую давно не испытывал на путях своей, наполненной сражениями суровой жизни воина. Да, он всегда был храбр и внешне спокоен перед лицом опасности, всегда готов был умереть. Но именно мир и тишина в душе – это было новое его состояние, похожее на серебристую гладь ничем не потревоженного озера, которую Гендзи любил созерцать перед рассветом.
Самурай молча поднялся и Масуми с поклоном произнес:
– Теперь я готов проследовать с Вами, господин, для поединка.
Какими нелепыми теперь казались эти слова! Гендзи негромко произнес:
– Поединка не будет.
И в ту же минуту гордый и храбрый самурай склонился перед Мастером – вчера еще презираемым им человечком, в низком поклоне, в полной тишине прозвучали слова Гендзи:
– Вы вернули мир моей душе…, – и, помолчав – Мастер, я знаю, что недостоин, но прошу Вас быть моим учителем. Учителем Чайной церемонии.
Масуми улыбнулся: – Для меня это будет честью.
– Когда мы сможем приступить? – тоже с улыбкой спросил Гендзи.
– Прямо сейчас, я только приготовлю самое необходимое.
– Прошу Вас в мой дом – ответил самурай.
И вскоре две фигуры – храбрый самурай, обретший мир в душе, и маленький человечек – Мастер чайной церемонии, не спеша шли по каменной тропинке, около горного обрыва, с которого была видна снежная и волшебная вершина Фудзиямы…
-оОо-
– А способ приготовления чая в Японии? – спросите Вы.
– О нем я непременно расскажу в следующей статье. Обещаю!
Автор статьи Игорь Ходаков
Замечательная статья. Поучительная история о самурае наводит на интересные размышления. Надо всегда помнить, как важно сохранять спокойствие в мыслях и душе, когда готовишь любую пищу, не только чай, чтобы твои домочадцы «не отравились» за столом твоим раздражением или недовольством!
Согласен; спасибо за коммент. А вообще, у тех же японцев можно поучиться выдержке и спокойствию
Уведомление:Завариваем волшебный чай волшебной страны | to your health