Лёнька и Единорог

страшная сказкаМне тогда было лет двадцать, не больше, жил я в городе, чем очень гордился, и учился в университете – только на первом курсе; причем, с трудом одолев сессию, то есть сколь-нибудь ярких интеллектуальных способностей не явил.

Но об этом никто не знал, и перед деревенскими своими родителями я предстал бравым студентом, на всех смотревшим с высока, ну, по меньшей мере, с некоторым снисхождением.

В городе я приобрел, с рук, старенький кассетник  «Электронику 302» – ни у кого из сельчан и такого-то не было, и нарочито, целыми днями, ходил по деревне с ним, слушая музыку, желая всем показать – вот какой городской малый я теперь.

И для меня и родители, и мои сверстники сельские – все были не более, чем «неотесанной деревенщиной». Вслух я, разумеется, об этом не говорил, но мой вид об этом свидетельствовал весьма недвусмысленно.

Впрочем, мой закадычный друг Лёнька, кажется, и не замечал моего глупого высокомерия – напротив, он искреннее обрадовался моему приезду на каникулы. В деревне Лёньку считали парнем простоватым. После школы – учились мы в одном классе – он остался работать пастухом, потому как животных любил, да и они его тоже. На большее его считали неспособным.

Я разделял это мнение, но также как и Лёнька, обрадовался встрече. Тем более, что друг мой был совершенно беззлобным парнем, готовым отдать последнюю рубаху.

Как-то вечером мы сидели возле ворот моего дома, и я в сотый раз рассказывал ему про город – сам-то я считал себя уже заправским горожанином. Каждый раз Лёнька слушал меня с нескрываемым интересом и неизменно задавал одни и те же вопросы про метро и трамваи, никогда им не виданные.

Я, найдя благодарного слушателя, готов был рассказывать про трамваи эти и метро и в сотый, и в тысячный раз. И вот однажды, насидевшись допоздна, до первых звезд, я, предвкушая ночь на сеновале под звездным небом и ласкающим лицо ветерком, сладко зевнул и, разминая спину, потянулся, собираясь прощаться. И тут Лёнька дернул меня за рукав и полушепотом заговорил:

Слышь, а я тут такого зверя видел в нашем лесу. С большущим, вот таким, – Лёнька показал руками – каким, – рогом на носу.

– Чо-о виидел-то? – вяло отозвался я, не преставая зевать, тем более, что и глаза мои начинали слипаться.

– Зверя большого с большим рогом на носу, – терпеливо и также шепотом повторил Лёнька, продолжая чуть ли не на ухо мне вещать:

– Я его не первый раз уже вижу, на поляне нашей, помнишь – мы на ней мальцами-то грибы собирали?

– Ну-да, ну-да, – отозвался я, уже поднимаясь с лавки и протягивая Лёньке руку на прощанье.

Слушал я его уже рассеянно и сонно, а он, пожимая мою ладонь, как-то виновато и с неизменным «Слышь», произнес:

– Слышь, пойдем завтра ночью, небо-то звездным будет, и луна тоже будет. Пойдем на поляну, на зверя этого сказочного посмотрим.

– Конечно, – ответил я, потягиваясь. – Ну, будь, Лёнь.

Он кивнул, повернулся и пошел, потом обернулся и также шепотом сказал:

– Ты, слышь, завтра, того, не забудь.

– Не, ты чо, конечно не забуду, – ответил я, запирая уже ворота.

Разумеется, утром я обо всем забыл и только удивился вечером: обычно Лёнька, как только куры да индюшки садились на нашест, заходил послушать про город, метро и трамваи. А тут, гляжу, нет его. Час нет, другой нет. Когда уже смеркаться начало – появился он. Был Лёнька длинным и худощавым, оттого заметил я его издалека – нечесаные рыжие волосы, телогрейка, не по размеру короткие штаны и резиновые калоши, с которыми он, кажется, никогда вечерами не расставался.

– Ты че-то припозднился, – встретил я его.

Он посмотрел на меня, стоящего в закатанных до колен трениках и по пояс раздетого, с удивлением произнес:

– Слышь, так в лесу комары.

– И что? – не понял я его.

– Слышь, закусают.

– Да я в лес не собираюсь, Лёнь, ты чего.

И тут он мне пересказал вчерашнюю нашу беседу, с рефреном:

– Слышь, пора уже, собирайся.

А у меня в предвкушении, как водится, сеновал, да звездное небо. Попытался я, было, объяснить другу, что никуда идти не собираюсь, а он глядит на меня распахнутыми глазами и не понимает:

– Слышь, ты же обещал зверя со мной смотреть.

– Ты чо, Лёнь, какой зверь на ночь глядя.

Он объяснил – какой. Я его в ответ чуть дыхнуть не попросил, подумав про себя: «Бражки он, что ли, в чулане хлебнул, пургу такую несет».

Да нет, трезвый был Лёнька, да и не пил он. И тут мне стыдно стало, нельзя ведь таких как Лёнька обижать. Да и прогуляюсь до лесу – ведь как приехал – ни разу в нем не был. А раньше по пол дня пропадал.

Зевнул я, вздохнул и пошел сапоги, штаны, рубаху да телогрейку натягивать, через пятнадцать минут шли мы уже деревенской тропинкой к чернеющему впереди лесу. Обычно разговорчивый Лёнька как-то непривычно молчал и все улыбался. Я было попытался в тысячный  раз ему про город с трамваями да метро рассказать. Да только вижу – не слушает меня Лёнька. Я прям удивился.

Признаюсь, по дороге всякое про Лёньку думал, он ведь всегда слишком глубоко жил в мире своего богатого воображения. Я уж опасался, что, может, совсем он, того, подвинулся умом-то. Идет вон, улыбку с лица не убирает и вроде как бормочет себе что-то под нос.

Дошли мы до леса, зашли под его своды, до поляны-то до нашей минут двадцать идти, где по тропинке, а где по бурелому. Но не беда, дорогу-то сызмальства хорошо знали. Сколько раз тут бывали. Дошли. Странно, но настроение Лёньки передалось и мне. Что за настроение? Да я толком и объяснить-то не могу. Ну, торжественное, что ли.

– Слышь, –  прошептал Лёнька, – давай здесь подождем.

Пристроились мы с ним на сухих листьях, ветках, да траве. Лежу я с Лёнькой, травинку жую, а в голове мысль: «Во я дурак, поперся на ночь глядя с чудилой Лёнькой. А может он и действительно – того». С этой мыслью глянул я на друга-то своего. Лежит он отрешенный, на губах, по-прежнему, улыбка.

«Ну, точно, того» – со вздохом подумал я. Тут Лёнька меня локтем в бок тычет:

– Смотри, – шепотом говорит.

Ну, смотрю, да только ничего не вижу. Тут меня зло взяло – приперся, как дурак, в лес ночью. Сейчас на сеновале лежал бы своем любимом, звезды посчитывал бы. И готов был я уже на ноги встать, да, плюнув, молча развернуться и домой пойти – все ж лучше, чем с Лёнькой этим помешанным чудить.

Как только я решил, так… так и увидел. Поляну лунным да звездным сиянием освященную увидел и посреди нее…  Тело у него, словно у коня, белое-пребелое. Мне аж показалось, что оно светится. А ноги, словно у антилопы – стройные, и копыта какие-то особенные, будто сияющие. И рог на лбу всамделишний.

Стоит, копытами перебирает, а вокруг него птицы, словно утром весенним, собираются – я толком и не разобрал – какие. Гляжу, Лёнька так медленно поднимается и, на меня не глядя, идет к существу этому. Подходит, гладит и как будто разговаривает с ним. А я так и пролежал на траве и прошлогодних листьях. Не подошел.

Уж и не помню, как исчезло все. Помню только – идем мы с Лёнькой обратно, а он, по-прежнему, улыбкой своей странной улыбается. И я уже не считал ее странной, а казалось она мне… Ну, неземной, что ли.

Дальше? Дальше жизнь пошла своим чередом. Как и прежде, сидели мы вечерами с Лёнькой на лавке у ворот моих, и я ему не в сотый, а уж в тысячный раз рассказывал о городе, и метро с трамваями. А он каждый раз слушал как в первый раз. И вопросы одни и те же задавал.

А про случай тот так ни разу Лёнька и словом не обмолвился, а я все не решался спросить его об этом, сам не знаю почему не решался. Будто что-то сокровенное в Лёнькиной душе боялся затронуть.

Ну, каникулы мои подошли к концу, уехал я в город, в университет свой. А осенью пришло мне письмо от родителей, что пропал Лёнька – ушел в лес и не вернулся. Искали его аж два месяца, а его как будто и след простыл.

Горевать по нему, правда, особо не кому  было – сиротой был Ленька, уж как два года. А я знал, что горевать-то по нему и нечего совсем, потому как там, где он сейчас – хорошо. Ведь в стране он сказочной нынче, в которую сызмальства верил. Не то, что я.

Прошли-пролетели годы, кой-как закончил я свой университет. И вот, порою, спеша сумеречным осенним утром на работу, распахнув над головой зонт и прячась под ним от холодного дождя, или толкаясь в метро, поднимаясь на эскалаторе, я вдруг вспоминал Лёньку. И улыбался, удивляя прохожих. А еще завидовал немного другу, потому что, повторю, где-то там, среди единорогов и птиц волшебных, он по-настоящему жил в своем сказочном и добром мире, а не торопился и не спешил куда-то.

А я каждый год вот собираюсь в деревню, в лес, на ту поляну нашу. Но пока так и не собрался. Пока…

 Автор статьи Игорь Ходаков

 

Понравилась статья? Сохраните на память!

Опубликовать в Google Plus
Опубликовать в LiveJournal
Опубликовать в Мой Мир
Опубликовать в Одноклассники
Опубликовать в Яндекс

1 комментарий:

  1. Уведомление:Кикимора | to your health

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован.

[+] Самые красивые смайлики тут

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.